Я — штабс-капитан Рыбников

Александр БОНДАРЕНКО

Судьба и долгая жизнь этого человека, без сомнения, могли бы лечь в основу сюжета историко-документального или авантюрно-приключенческого романа. Свидетельством тому — многотомное (!) личное дело, хранящееся в одном из самых секретных архивов. На папках с соответствующим грифом значится оперативный псевдоним "Веня". В Санкт-Петербурге я разговаривал с людьми, которые знали этого давно уже ушедшего из жизни человека и смогли кое-что о нем рассказать. Там же я видел один документ, вышедший из-под его пера. Впрочем, мне пояснили, что по ряду обстоятельств в этом "открытом", через несколько рук прошедшем документе, не все соответствует истине.
Из рассказа Вадима Белова, ветерана внешней разведки:
 — Было это в 1971 году. Как-то мой отец, работавший тогда в одном из ленинградских издательств, сказал, что пригласил в гости своего нового знакомого — "очень интересного человека", который подрабатывал у них переводами со многих иностранных языков.
Вениамин Васильевич пришел точно в назначенное время. Он как-то сразу обратил на себя внимание своей неординарной внешностью и манерой держаться: высокий, с отличной, несмотря на возраст порядка 75 лет, выправкой; было в нем что-то одновременно и от знаменитого графа Игнатьева, автора книги "Пятьдесят лет в строю", и от Шарля де Голля, президента Франции: прекрасный литературный русский язык с произношением, несколько отличавшимся от современного, по-моему, так говорили в начале ХХ века. К тому же это был интересный, замечательный рассказчик с прекрасной памятью... В беседе он упомянул, что некоторое время жил во Франции.
* * *
Из рассказа Ады ВАРКАВЕЦКОЙ, вдовы В.В. Гребенщикова:
 — Познакомились мы в библиотеке Академии наук (БАН), где я работала после университета. Это была весна 1953 года, в БАНе тогда проходила грандиозная инвентаризация фондов, работа, рассчитанная года на два, на три, и "ВВ", наверное, был единственным человеком, который мог полностью разобраться в инкунабулах — книгах, изданных на заре книгопечатания.
Не обратить на него внимания было совершенно невозможно — это была такая экзотическая фигура. Приехал из Франции, невероятно элегантен на фоне наших тогдашних мужчин... В библиотеке было очень холодно, напоминали о себе бетонные полы, поэтому мужчины все как один были в валенках. Он был в ботиночках, в совершенно очаровательных ботинках и носках, как правило, черных. Я потом поняла, что он органически, так сказать, не мог надеть валенки!
Очень скоро между нами пошли какие-то флюиды, а каждая женщина, конечно, понимает, что это уже начало чего-то... И вот передо мной возникла такая дилемма: либо резко все прекратить, либо... Конечно, разница в возрасте была очень большая, но я уже не могла прекратить это, потому что тоже была очень увлечена. Он мне нравился не только чисто внешне, мне было с ним невероятно интересно, хотя про себя я почему-то называла его "граф Нулин".
Из БАНа мы каждый день ходили пешком: он меня провожал, а я жила на Жуковского... Уже был май, роман почти достиг апогея, он обязательно должен был чем-нибудь разрешиться. И вот однажды, когда мы проходили по этому неблизкому пути, "ВВ" сказал, что меня любит, не представляет себе жизни без меня и что остаток своей жизни — это буквально его слова — он хочет посвятить тому, чтобы мне было хорошо... Я ответила, что мой отец работает на режимном предприятии, у него так называемый "первый допуск" и такой зять ему совершенно нежелателен и даже недопустим: он может вылететь из партии, а уж с работы однозначно.
Тут мы остановились, он как-то по особенному на меня посмотрел и сказал: "Адусенька, я не эмигрант. Я... — штабс-капитан Рыбников".
Меня просто током пронзило! Я говорю: "Вень, ну это еще более экзотично, непонятно и пугающе! Теперь я вообще уже не знаю, что кому говорить!"
Он ответил так: "Ты скажи родителям именно эти слова, они все поймут, а подробности, то, что можно, то, что нужно, я буду понемножку рассказывать сам"...
* * *
Из рассказа Вадима БЕЛОВА, ветерана Внешней разведки:
 — Вениамин Васильевич так заинтересовал меня, что я решил посмотреть, не встретится ли упоминание о нем в архивах разведки. Рассказав своему руководителю о новом знакомом, я получил его согласие и отправился в архив, где действительно нашел его личное дело — более двухсот страниц текста и несколько фотографий разных лет. Эти документы я "проглотил" быстрее, чем какой-нибудь детектив. Однако это был всего лишь тринадцатый (!) том личного дела В.В. Гребенщикова - все прочие, обозначенные оперативным псевдонимом "Веня", находятся, очевидно, в Москве.
Руководство разрешило мне побеседовать с Вениамином Васильевичем, раскрыв перед ним свою принадлежность к Внешней разведке.
* * *
"Начальнику УВД Ленинградской области от Гребенщикова Вениамина Васильевича, пенсионера КГБ. Пенс. дело 33-а, проживающего — Васильевский остров, 6-я линия, дом 1/25, кв. 4. Телефон 18-44-56.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Летом 1918 г. я был направлен инструктором в Финскую Красную армию в Княжую Губу, имея специальное задание комиссара по военным делам при Петрокоммуне тов. Кедрова постараться попасть к англичанам, которые были в то время в Мурманске. Мне было сказано, что связь будет налажена на месте и даны соответствующие опознавательные пароли.
Когда в конце июля отряды ФКА были расформированы, я приехал в Мурманск, где англичане формировали вспомогательные войска для действий против немцев. В эти войска я без труда был принят. В начале августа, будучи уже на английской службе, переехал в Архангельск, где был назначен в разведывательное отделение штаба ELOBE (кодовое название английских оккупационных войск в Архангельске. В Мурманске они были закодированы как CAYRE).
В Архангельске наладилась связь через нашедшего меня товарища — начальника связи Белого и Балтийского морей. Ему я передавал все, что узнавал в штабе и что могло представить интерес. Месяца через два он был арестован, и таким образом я не только потерял всякую связь, но мог оказаться скомпрометированным. В это время я заболел "испанкой", попал в госпиталь. По выходе был назначен в пулеметную школу, где пробыл до сентября 1919 года.
Когда англичане начали эвакуироваться, я был направлен через Англию в Новороссийск, затем в Грозный и Адлер. Никакой связи у меня в то время не было и не могло быть. Из Адлера через Крым я попал в Константинополь и затем во французский Иностранный легион. Из легиона, благодаря помощи моего брата, занимавшего в то время довольно значительный пост на Китайско-Восточной железной дороге, я попал в Китай, в Цяньцзинь. Здесь меня отыскали наши сотрудники и посоветовали устроиться во французскую полицию в Шанхае, что мне легко было сделать, как бывшему легионеру.
В Шанхае я был связан сначала с нашим резидентом Н.М. Сытиным, а затем с другими консульскими работниками. В 1946 году, опять-таки по совету наших работников, я поехал во Францию в надежде таким образом скорее вернуться домой в Ленинград.
В Париже меня попросили остаться на некоторое время с тем, чтобы помогать в различных делах, в частности, связанных с деятельностью Народно-Трудового Союза. Я пробыл во Франции шесть с половиной лет и только в 1953 году, после четырехмесячного пребывания в Австрии, приехал в Советский Союз. В Ленинграде, примерно до 1970 года, я помогал, чем мог, нашим органам. Держал связь со многими людьми, ездил несколько раз в командировки в Москву..."
* * *
Из рассказа Вадима БЕЛОВА, ветерана внешней разведки:
 — Это заявление на улучшение жилищных условий: Гребенщиков с женой занимали комнату в двухкомнатной квартире, единственное небольшое окно которой выходило во двор, почти упиралось в глухую стену другого дома... Об оперативной работе Вениамина Васильевича здесь рассказана самая малость.
До революции он жил в Петербурге, в обедневшей, но по-настоящему интеллигентной дворянской семье. Сам он окончил историко-филологический факультет университета, а о его родном брате, Илье Васильевиче, можно узнать из Большой Советской Энциклопедии: химик-технолог, академик, лауреат двух Государственных премий, депутат Верховного Совета СССР.
Так что в 1918 году Гребенщикову было совсем не сложно изобразить из себя, как он объяснял, по заданию М.С. Кедрова "беженца от революции". Его легенда почти полностью совпадала с действительностью, а потому выдерживала любую проверку. В ЧК его, как оперработника, никто, кроме Кедрова, не знал. Подтверждающие это документы если и были, то не сохранились.
Вениамин был зачислен в штат штаба английского оккупационного корпуса и даже получил офицерский чин "второй лейтенант". Вместе с англичанами он эвакуировался в Лондон, потом работал с ними в Закавказье. Когда надобность в русском переводчике у англичан отпала, а вскоре закончились и немногие его сбережения, Вениамин Васильевич завербовался во французский Иностранный легион.
* * *
Из рассказа Ады ВАРКАВЕЦКОЙ, вдовы В.В. Гребенщикова:
 — Рассказывал он мне больше всего о своем пребывании в Иностранном легионе. Это была очень яркая эпоха в его жизни, она, по-моему, как-то выпадала из всего, что было до или после. Невероятная экзотика: Северная Африка, огромные переходы по пустыне, по 40 — 50 км в день! Он служил под началом очень колоритного человека - полковника Зиновия Пешкова. Неверно говорят, что это был племянник Свердлова, это был младший его брат, которого Горький спас во время еврейского погрома и усыновил. Веня был совершенно им очарован, говорил, что это обаятельный, милейший человек — европеец, совершенно цивилизованный, очень умный. И тот очень хорошо относился к "ВВ".
Легион — это пристанище пройдох, там всякие отщепенцы, буквально отребье, воры, убийцы — Бог знает кто! Их никто ни о чем не спрашивает, они называют любую вымышленную фамилию и дерутся в рядах легиона. Но офицерские чины были только у французов. А Веня был капралом-фурье, занимался интендантскими делами. Например, получал денежное довольствие на свое подразделение. Каждые две недели совершал он двадцатикилометровый переход за деньгами и столько же обратно по этой жуткой, кошмарной жаре... Но Пешков доверял только ему!
* * *
Из рассказа Вадима БЕЛОВА, ветерана Внешней разведки:
 — После года службы в Африке Гребенщиков получил законный вид на жительство во Франции с последующим правом на получение гражданства. Он поселился на Средиземноморском побережье, занялся мелким предпринимательством, основал частную фирму и установил связь с Разведуправлением Красной Армии, куда в течение почти десяти лет передавал информацию о военно-морских флотах Франции и Италии. Когда же у правительства СССР и соответственно у разведки возник интерес к Юго-Восточной Азии, Вениамин Васильевич перебрался в Шанхай, стал капитаном французской колониальной полиции...
Теперь он уже работал по линии ИНО — Иностранного отдела, Внешней разведки НКВД.
* * *
Из рассказа Ады ВАРКАВЕЦКОЙ, вдовы В.В. Гребенщикова:
 — Что он мне говорил о своей деятельности разведчика? Очень мало. Но рассказывал, что играл какую-то не очень активную роль в подготовке похищений в Париже генералов Кутепова и Миллера — руководителей Российского общевоинского союза.
...И еще я могу сказать, что мы с Веней прожили немало счастливых лет. Но это уже моя личная жизнь...
* * *
Из рассказа Вадима БЕЛОВА, ветерана Внешней разведки:
 — О результатах бесед с Вениамином Васильевичем я доложил своему руководителю. Было решено пригласить этого опытнейшего нелегала, "живую историю" в наше подразделение для встречи с сотрудниками. Однако мы хотели сделать это лишь после того, как сможем оказать нашему старшему товарищу какую-то реальную помощь — его материальное положение было довольно трудным. Когда он вернулся на Родину, КГБ назначил ему пенсию 600 "дореформенных" рублей, помог получить комнату и устроиться на хорошую работу. Но время прошло, осталась одна пенсия, по тем временам уже очень небольшая...
Мы связались с руководством в Центре, и там, узнав, что в Питере живет такой человек, который провел тридцать пять лет за "линией фронта" и о котором сейчас фактически никто не помнит, были поражены не менее нас. Прошло всего три недели и из Москвы пришло уведомление о существенном повышении Гребенщикову пенсии, о чем я с удовольствием ему сообщил. Мы договорились, что осенью того же 1971 года он проведет с сотрудниками нашего подразделения цикл бесед.
К горькому моему сожалению, осуществить этот замысел мы не успели — Вениамин Васильевич скоропостижно скончался.